Неточные совпадения
Самгин ежедневно завтракал с ним в шведском картонном домике у
входа на выставку, Иноков скромно питался куском ветчины, ел много хлеба, выпивал бутылку
черного пива и, поглаживая лицо свое ладонью, точно стирая с него веснушки, рассказывал...
А на том месте, где сейчас висят цепи Пугачева, которыми он был прикован к стене тюрьмы, тогда висела «
черная доска», на которую записывали исключенных за неуплаченные долги членов клуба, которым
вход воспрещался впредь до уплаты долгов. Комната эта звалась «лифостротон». [Судилище.]
При
входе Розанов заметил, что голова в парике сидела в низеньком клобучке, из-под которого вились длинные
черные волосы.
Вход, передняя и зал также подходили к лакею. В передней помещалась массивная ясневая вешалка и мизерное зеркальце с фольговой лирой в верху
черной рамки; в углу стояла ширма, сверх которой виднелись вбитые в стенку гвозди и развешанная на них простыня. Зал ничем не изобличал сенаторского жилья. В нем стояли только два большие зеркала с хорошими подзеркальниками. Остальное все было грязновато и ветхо, далее была видна гостиная поопрятнее, а еще далее — довольно роскошный женский будуар.
У
входа в Древний Дом — никого. Я обошел кругом и увидел старуху привратницу возле Зеленой Стены: приставила козырьком руку, глядит вверх. Там над Стеной — острые,
черные треугольники каких-то птиц: с карканием бросаются на приступ — грудью о прочную ограду из электрических волн — и назад и снова над Стеною.
Служили в теплой церкви, о чем можно было догадаться по сидевшему около ее
входа слепому старику-монаху, в круглой скуфейке и худеньком
черном нанковом подряснике, подпоясанном ремнем.
Гостиница в Висбадене, перед которой остановилась карета, уже прямо смахивала на дворец. Колокольчики немедленно зазвонили в ее недрах, поднялась суетня и беготня; благообразные люди в
черных фраках запрыгали у главного
входа; залитый золотом швейцар с размаху отворил дверцы кареты.
Там, на скамье, перед
входом, сидела Елена в
черной одежде и в покрывале.
Широко шагая, пошёл к землянке, прислонившейся под горой. Перед землянкой горел костёр, освещая
чёрную дыру
входа в неё, за высокой фигурой рыбака влачились по песку две тени, одна — сзади,
чёрная и короткая, от огня, другая — сбоку, длинная и посветлее, от луны. У костра вытянулся тонкий, хрупкий подросток, с круглыми глазами на задумчивом монашеском лице.
На углу против стильного
входа сидит в одиночестве огромный полковник с аршинными
черными усами.
Безногая жена Перфишки тоже вылезла на двор и, закутавшись в какие-то лохмотья, сидела на своём месте у
входа в подвал. Руки её неподвижно лежали на коленях; она, подняв голову, смотрела
чёрными глазами на небо. Губы её были плотно сжаты, уголки их опустились. Илья тоже стал смотреть то в глаза женщины, то в глубину неба, и ему подумалось, что, может быть, Перфишкина жена видит бога и молча просит его о чём-то.
Квартира в третьем этаже,
вход из-под ворот, по скверной «
черной» лестнице.
На стене, близ
входа, на жестяной полочке дымился ночник, над которым
черным столбиком тянулся дым, и столбик этот, воронкой расходясь под сводом, сливался незаметно с
черным закоптевшим потолком.
Через секунду открылось четырехугольное отверстие горизонтального прохода, проложенного динамитом. Это — штольня.
Вход напоминал мрачное отверстие египетской пирамиды с резко очерченными прямолинейными контурами; впереди был мрак, подземный мрак, свойственный пещерам. Самое
черное сукно все-таки носит на себе следы дневного света. А здесь было в полном смысле отсутствие луча, полнейший нуль солнечного света.
Как и всегда по утрам, двое его писцов, Елихофер и Ахия, уже лежали на циновках, по обе стороны трона, держа наготове свертки папируса, тростник и
чернила. При
входе царя они встали и поклонились ему до земли. Царь же сел на свой трон из слоновой кости с золотыми украшениями, оперся локтем на спину золотого льва и, склонив голову на ладонь, приказал...
Я встал со стула при
входе ее в комнату: она бросила на меня быстрый неровный взгляд и, опустив свои
черные ресницы, села близ окна, «как Татьяна» (пушкинский Онегин был тогда у каждого из нас в свежей памяти).
Как раз против
входа, в большом стариковском кресле, откинувши голову назад на подушку, сидела женщина в дорогом китайском шлафроке и с укутанной головой. Из-за вязаного шерстяного платка виден был только бледный длинный нос с острым кончиком и маленькой горбинкой да один большой
черный глаз. Просторный шлафрок скрывал ее рост и формы, но по белой красивой руке, по голосу, по носу и глазу ей можно было дать не больше 26–28 лет.
Перед Илькой стоял молодой человек, лет двадцати пяти, красивый брюнет, в чистенькой
черной паре. Это был репортер газеты «Фигаро» Андре д’Омарен. Он по службе был постоянным посетителем мест, подобных театру Бланшар. Его визитная карточка давала ему бесплатный
вход во все подобные места, желающие, чтоб о их скандалах печатались репортички…Скандал, описанный в «Фигаро», — лучшая реклама.
Висленев в это время жил в одном из тех громадных домов Невского проспекта, где, как говорится, чего хочешь, того просишь: здесь и роскошные магазины, и депо, и мелочная лавка, и французский ресторан, и греческая кухмистерская восточного человека Трифандоса, и другие ложементы с парадных
входов на улицу, и сходных цен нищенские стойла в глубине
черных дворов.
Вправо от
входа глаза его схватили что-то
черное, стройное, быструю походку, большую шляпу. Он вскочил и чуть не упал — так сильно было ощущение, в которое он верил как в признак без обмана. Радость заколыхалась в нем, и глаза стали мгновенно влажны… У него недостало сил кинуться к ней навстречу.
Послышался шорох легкой походки, и юная Эмма резво впорхнула в комнату. При ее
входе лицо ее отца прояснилось, брови раздвинулись и глаза засияли добрым блеском. Так солнце, вспыхнув на небе, озаряет своим блеском
черную пучину и ярко раззолачивает ее своими лучами.
Скучно. Табачница да табачница, газеты да газеты, хозяйкин антихрист да антихрист вперемежку со Строгоновским садом и
Черной Речкой удивительно надоели. Кроме того, в башке то и дело сидит вопрос: что я буду делать без места, когда проем все мои вещи? Уж и так теперь питаюсь енотовой шубой, что заложил жиду Мовше. Спасибо дровокату Свисткову, — пришел и дал даровый билет для
входа в Русский Трактир, что на Крестовском острове. Сейчас отправляюсь на Крестовский.
Повар и лакей Иван разгласили о съезде по всей
Черной Речке. Многие просят билеты для
входа, но отказываю. До сих пор выдал билеты только содержателю лодок на
Черной Речке, кабатчику, где забираем водку, бывшей моей дачной хозяйке Анне Ивановне и генеральшиной прислуге. Табачница, узнав о съезде, прислала с дворником письмо, в котором также просит у меня билета. Послал ей ответ сицевого содержания...